Начало игры.

Самое приятное в жизни – быть хозяином самому себе.
Нет, в самом деле, все давно проверено и испытано, увидено с разных ракурсов и попробовано, в конце концов записано и останется неизменным до самого конца. Будучи подчиненным можно испытывать чувство призрачной защищенности и эдакой официальной безответственности, когда главные решения принимает кто-то другой, а тебе и делать-то надо все лишь только по указке и не высовываться. Взвалив на себя властное бремя руководства отрядом, можно купиться на мнимые блага и преимущества и еще долго упиваться возможностью держать в руках ту самую указку, по которой только недавно бегал сам. Весело, конечно. Но чересчур быстро понимаешь, что к чему и почему в тот единственный настоящий момент, когда по-настоящему хочется, не сможешь тихо выдохнуть и молча посидеть в укромном местечке в одиночестве. Вечная толкотня и суета, стихающая лишь ночами, да и то не всегда, тонны чужих проблем, которые с какой-то стати нужно решать тебе, разводы, тренировки, боевые вылазки по команде… Рано или поздно заработаешь либо стойкую меланхолию, либо мигрень, либо лысину. Стоит только посмотреть на Ямамото-доно – тот еще пример.
Киске задумчиво прикусил мундштук трубки и задрал голову вверх, чуть было не стукнувшись макушкой об столб. Он уже больше часа вальяжно возлежал на любимом крыльце, вдыхал запах свежеобструганных досок, в равных пропорциях смешанный с крепким душистым табачным дымом и городской пылью, и ровным счетом ничего не делал. Даже не двигался особенно: случайному взгляду со стороны, получи кто-то возможность наблюдать за происходящим у заднего дворика магазина, вообще могло бы показаться, что на помосте лежит не человек, а зеленый мешок с тряпьем. И только вытянутые от души длинные худые ноги, да вечная манера поправлять панаму, вне зависимости от того, съехала она на лоб или нет, выдавали в указанном мешке нечто то ли живое, то ли просто двигающееся. Урахара был бы согласен, скорее, со вторым. Живым он не был уже пару веков с хвостиком. Размер «хвостика» при этом не уточнялся, пусть и мысленно. Неловко как-то признавать, что ты хоть и крепкий еще, но уже старый пень.
Рассеянный взгляд чуть прищуренных глаз скользил по светлой глади, то ли выискивая облако попричудливей, то ли просто в поиске того, за что можно было бы зацепиться. Ни того, ни другого не находилось, и Киске даже не хмурился, просто позволяя себе смотреть в никуда. Являя собой картину полной расслабленности, торговец, тем не менее, как говорится, был «очень занят на клеточном уровне». И прямо сейчас эти самые клетки – серые – устраивали в его голове игру в пятнашки, жонглировали невеселыми мыслями наравне с обрывками воспоминаний и прикидок, перестраивались, как хотели, и почти сумели запутать незадачливого хозяина. Почти, но как близко.
Нет лучше собеседника, чем ты сам, - гласила древняя восточная пословица; именно так говорили мудрецы, подразумевая, что никто со стороны не сможет понять до конца чужие рассуждения и поддержать их в развитии, найти ответы же на вопросы чудилось и вовсе немыслимым. В какой-то степени они были правы,  лишь отчасти. Думы, терзающие накрытую тканью светловолосую головушку, касались не только самого Урахары, но и многих других – и требовали куда большего, нежели пустой игры разума одного шинигами. То, что предсказанное задолго до пришедшего дня сбылось слово в слово, да еще и собственных деталей легко добавило, отнюдь не внушало уверенности в простоте задачи. Напротив, готовило проблемы куда большие, чем те, с которыми они с таким трудом справились ранее. Чем дольше пытаешься решить все сам, тем меньше уверенности остается в выборе линий вероятности. Неприятное ощущение, стоит сказать, совсем неприятное.
И ему срочно требовался совет. Ну, или если не забегать вперед – тот, кто смог бы выслушать, не нуждаясь в пояснениях каждого слова, и внесет свою весомую лепту. Слово, высказанное другом, который участвовал во всем наравне и будет продолжать оставаться неподалеку, даже если торговец этого и не заслужил.
Именно поэтому Урахара уже битый час мирно прикидывался естественной частью ландшафта в ожидании прихода Йоруичи-сан. И готов был прождать столько, сколько потребуется. За магазином было кому приглядеть, а время имело полезное свойство растягиваться по желанию.

 
Он даже по-своему тосковал по старым недобрым временам, когда нужно было куда старательней делать вид будто ни магазинчика, ни его владельца со всеми подопечными разом не существует, а жизнь была тщательнейшим образом вымарана из доступных постороннему глазу списков вместе со званием, Готеем и бывшими сослуживцами. Не то чтобы такое положение дивно щекотало нервы, да и вероятность того, что в определенно нужный момент верхи вспомнят о существовании практически под рукой некоего несносного элемента (и ведь отзовешься, Киске, никуда не денешься, пойдешь на договор как миленький, даже выцарапав выгоду и для себя – почти противно), оставалась довольно высокой. Но наряду со смертельной для каждого опасностью – хей-хо, как весело жить! - были и явные, неоспоримые преимущества.
Например выражение лица Йоруичи-сан. Упрямая, вспыльчивая, гордая до зубовного скрежета и лопающихся от напряжения проводов-нервов принцесса  тогда улыбалась «вопреки», а не «впрок».
Сложно сопоставить, быть может, но дело состояло именно так. Несмотря на необходимость постоянно просчитывать каждый шаг и с удвоенным вниманием следить за защищенностью тыла, несмотря на скрытую поначалу, почти «холодную» войну, которая затем переросла в полномасштабное столкновение, несмотря на выплеск сил до надрыва и интриги, сплетенные вокруг лучших друзей милым добряком Киске… она могла позволить себе улыбнуться так, что всякое подбадривающее слово теряло силу на фоне этой внутренней силы и уверенности.  Не пятнала себя лицемерием, в котором он утопал, не опускала голову и не сгибалась, не допускала малейшей возможности выдохнуть и отпустить происходящее на самотек – вливала, вливала, вливала энергию: слишком щедро, почти безумно  расточительно. Откуда только черпала ее, спрашивается. Урахара нуждался в этом как, вероятно, более ни в чем. И зависел от спокойной поддержки подруги, знавшей о львиной доле самых отвратительных из его грехов, почти физически. Самостоятельно можно выкарабкаться только из ямы, сотворенной чужими руками, но не из той, в которую благополучно загнал себя сам. А потому половина ступенек, по которым шел торговец, тогда была выстроена вовсе не им, а теми самыми близкими, что и теперь оставались рядом.
Что же теперь? Пора бы наслаждаться заслуженным покоем и безмятежностью, не так ли, господа и дамы? Есть, сколько влезет, спать до одурения, запивать все еще остающийся фантомный привкус крови во рту невероятным количеством чая и играть с Тессаем в сеги на очередность заполнения накладных. А еще наблюдать за тем, как растут и без того вытянувшиеся дети, расширять потихоньку влияние своей скромной лавочки со сластями и выстроить наконец лабораторию побольше, подкупить оборудования – список можно было при желании продолжать долго, и всякий пункт в нем находился на своем месте. Если бы не чувство тревоги, подкатывающее к горлу всякий раз, когда глава семьи Шихоуин улыбается. Улыбается так, будто хочет успеть сделать это побольше, или, кто знает, вообще оставить навсегда умиротворенное выражение, впечатать в лицо и более не терять. Это плохо. Настолько плохо, что худшего и представить себе нельзя, потому что Киске знает: чем быстрее подгоняешь время, тем скорее оно может закончиться.
«Вопреки» и «впрок» - два слова, ставшие попросту проклятием для той частицы души, что была отведена для подруги. Нет, конечно, не всей, он по-прежнему чересчур эгоистичен для чего-то подобного. При том, что думы могут то и дело обращаться к кому-то из знаемых и любимых или же знаемых и нелюбимых вообще, кое-что не меняется. И он еще способен абстрагироваться от всего и всех при желании.
Только потом. Невежливо представать перед принцессой в столь непрезентабельно рассеянном виде.
Стоило только девушке показаться из-за поворота, как Урахара уже полностью преобразился, сменив состояние тюфяка бездеятельного на тюфяк, подающий признаки жизни. Он выпрямился и приветливо замахал с порога – любая ветряная мельница, доведись ей увидеть скорость, с которой двигались худые руки, умерла бы тотчас от зависти – и краешком сознания пожалел о том, что Йоруичи-сан не приняла звериный облик. По крайней мере так можно было бы подхватить ее на руки и, в зависимости от степени благодушного настроения подруги, огрести или не огрести за вытворяемые всякий раз вольности – и еще немного оттянуть момент объяснения. Будто и не он все это время проторчал на улице в ожидании. Будто им вообще некуда было торопиться. И угроза не дышала злорадно в спину и не хихикала на ухо.
- Я рад увидеть тебя, разве этого мало? - почти полностью копируя усмешку, подмеченную на лице напротив, мужчина протянул руки вверх, чтобы дать побалансировать пакету в равновесии еще пару мгновений. Затем позволил ему соскользнуть вниз и проворно сунул нос в шуршащую бумагу, чтобы тут же почти по-детски обиженно протянуть, – Ты несправедлива, Йоруичи-сан. А где хоть одно крошечное дайфуку?
Вообще-то он не забыл, что сам торгует сладостями, причем довольно сносными,  направо и налево. Да и те самые лепешки с начинкой куда лучше получались у Тессая, чем в большинстве известных им кондитерских. Но Урахара по-прежнему упорно старался придерживаться заведенного ритуала и поддерживать видимость установленного порядка. А в последний как раз и входило выклянчивание чего-то особенного после каждой отлучки кошки в город.
«Она проницательна. Знает тебя куда лучше, чем любой коготок на любой из четырех лапок, хуже того – видит насквозь. Так каков смысл изворачиваться по-ужиному? Ответ настолько банален, что ты не захочешь его услышать во второй раз, Киске. Вторая натура, подлейшая реальность».
- Знаешь что… - чуть нахмурив брови, будто обдумывая что-то до упоения сложное, мужчина повторно покосился на содержимое пакета с продуктами и хлопнул по нему ладонью. -  Давай-ка я отнесу все это в дом и оставлю там, а пока заварю нам чая. Посидим здесь, подышим воздухом, не будем никуда торопиться… К тому же нам нужно поговорить.
Два последних слова упали в пыль резче и тяжелее, чем ему хотелось бы, но с этим уже ничего нельзя было поделать. А вот дать себе внушительного пинка и поторопиться, дабы не оставлять девушку с собственными мыслями надолго мог. Что и сделал. Он обернулся в рекордный срок, сумев притащить с кухни большой поднос не потревожив работающего в кладовке Тессая и никак не обнаружив своего временного присутствия во внутренних комнатах магазина. Правда, в последнее время у Джинты развился необычайный нюх на определение местонахождения отлынивающего от забот хозяина, так что приходилось чуть ли не вытворять фокусы ради роскоши побыть в спокойствии еще немного. Если бы его прежние товарищи знали, для чего именно используются приемы Омницукидо… Представлять последствия почему-то малодушно не хотелось.
С извиняющейся физиономией он опустился на корточки на то же самое место, которое недавно покинул, и небрежно взъерошил челку, обдумывая первые слова, которые собирался сказать. «Йоруичи-сан, а знаешь, у нас небольшое ЧП. Не столь уж небольшое, но чрезвычайное уж точно». «Йоруичи-сан, ты ведь помнишь, что и на старуху бывает проруха. Так вот…» «Не все путы одинаково крепки, и если взглянуть на это с философской точки зрения, то в чем-то видится даже неизбежность? О чем я? Конечно же брежу, но видишь ли…» Ни один из тех вариантов, что молнией промелькнул при попытке ладно сгладить эффект от первого заявления, не тянул на самую жалкую попытку состроить хорошую мину при плохой игре. И Урахара сделал то единственно честное, на что еще был способен: на краткий миг перестал притворяться. С совершенно серьезным лицом он опустил взгляд на дымящуюся кружку и четко выговорил:
- Айзен сбежал из заточения.

Не обвиняет. Он столько раз убеждался в этом, что давно бы заподозрил неладное, будь Киске процентов на пять беспечней. Снисходительное отношение Йоруичи к самым безумным из его задумок и предприятий, на фоне которых прежние обвинения Совета поблекли и скукожились бы в виду малозначительности, могло объясняться разными причинами, но пока что Урахара цеплялся только за одну. Его с момента появления в Сообществе душ и до сей минуты не оставляло невиданное везение на людей. Очень часто какому-нибудь страдальцу  всю жизнь (или смерть до перерождения, суть ведь совсем не в формулировках) не доводилось встретить душу, принимавшую его полностью, без оговорок и уговоров, скидок на выполнение заранее заданных условий, без игнорирования наихудших пороков и умалчивания колющих глаза достижений: хуже и представить сложно. И как хорошо, что сам Киске способен вообразить подобное только приблизительно. Благодаря немногим,  составившим прочную сердцевину в душе. И подруга оставалась одной из  тех стержней, которые оказалось невозможно подточить ни извне, ни изнутри.
Представать перед ближними тем, кто ты есть, и никем более – ценнейшая из привилегий быть человеком вообще, за нее непременно хочется отплатить сторицей, отдать весь жалкий запас сил, если потребуется. Но… он как был, так и останется жадным и в то же время невероятно скупым лицемером. Все, что обычно получали Йоруичи-сан или верный, до немого удивления преданный Тессай – это немного меньшую порцию фальшивых улыбок и клоунских ужимок. Правду, припорошенную обманчиво тонким слоем недоговоренности. И свободу от тех скелетов, которые уже не могли уместиться ни в одном доступном ему шкафу, то и дело выпадая наружу. Не их то груз должен быть, Не Их, но как же паршиво все выходит. Узы дружбы с вечным, бессильным от осознания самого факта повторяемости, недоразумением не должны висеть придавливающим к земле грузом. Будь все дело только в его воле, он уже давно освободил бы – и, может быть стало бы чуточку легче. Однако это и ее выбор.
«Не заслужил ведь». Серые радужки, на три четверти прикрытые веером ресниц, наполнились теплыми искрами, взгляд оттаял и стал беззащитным. На какие-то две или три секунды, но и того чересчур довольно. Все-таки славно, что он поднаторел во всевозможных маневрах: если нельзя скрыть мысли от той, которой в принципе наплевать, какой ложью ты собираешься отгородиться, ибо по-прежнему видит насквозь, то можно, к примеру, поправить панаму на макушке и дать тени сползти еще ниже, почти до самого кончика носа. Жест, конечно, глупый и неловкий, но пусть спишет на рассеянную задумчивость, нежели на желание защититься. Им обоим следует взять себя в руки, ему же в нагрузку – оставить сантименты на потом.
- Эйфория, допускаю, - тихо возразил торговец, не стараясь перебить девушку и все еще не поднимая лица, исподлобья следя за реакцией на веселенькие новости. Избавление от опасности несет в себе угрозу еще большую, если та не уничтожена окончательно. Им всем следовало бы это помнить.  –  В любом случае, искать виноватых не самое благодарное занятие. Я почти уверен, что Готей не допустил бы побега так скоро, завись все только от него.
Десятки вариантов. Неосторожность. Попустительство. Предательство, в конце концов. Или он таки что-то напортачил с печатями, и те ослабли слишком быстро, еще до первых контрольных проверок. Что ж, вполне может быть. Ни одна новоизобретенная техника не может считаться несокрушимо надежной, если это не подтверждено солидным промежутком времени. И если выходит нечто непредвиденное, то это как раз и является доказательством, что именно такой поворот оставался наиболее вероятным с самого начала. В любом случае, домашняя работа над ошибками подождет, их определенно ждет нечто куда увлекательней, чем копание в огрехах и неточностях.  А именно сотворение новых.
- Мы и ждали, -  не вопрос, вовсе нет. Йоруичи поймет с полуслова, а большего ему и не требуется. Любой, кому довелось хоть единожды столкнуться с Айзеном, изначально должен был помнить о том, насколько эфемерны могут быть предположения, чаяния и надежды на фоне собственных иллюзий. Киске изучающе посмотрел на собеседницу, не стараясь найти подтверждения уже сказанному. Им, вроде бы, нужно торопиться, а не вести задушевные беседы, вкушая ароматную жидкость. При том, что причины есть, и довольно веские. И есть план, пусть весьма приблизительный,  а также союзники (которые попросят помощи только если всерьез прижмет, и за то хвала ками) и кое-какие заначки в рукавах. Правда, на сей раз пока ни одной новой карты, на превращение которой в козырную можно было бы поставить, да простит его Куросаки-сан за это пренебрежение. Использовать все имеющиеся в перспективе ресурсы – их главная задача, однако просчитать все наперед нельзя на одном только желании. Им банально не хватило времени для полноценной подготовки. Вот тебе и предусмотрительность… на постном масле.
- А вот что касается Хогьеку… - как ни посмотри со стороны, но теперь Урахара увиливал от продолжения мысли. Даже успел сделать пару глотков с тем самым смущенным выражением лица, которое обычно отличает пойманных на шалости дошкольников: уйти в отказ совесть не позволяет, но и признаться – страшновато. По всем официальным данным местонахождение артефакта определялось вполне точно: небытие. И то, что у Киске на этот счет имелось собственное мнение, могло стать потенциально проблематичным.
«Интересно, убьет или не убьет?» - болезненное любопытство взяло верх над мужчиной в тот самый момент, когда он себе красочно и весьма обоснованно представлял все последствия…м-м… мелкой выходки. – Видишь ли, тут небольшое уточнение завалялось… Ха-ха… Мхм.
Мало того, что сейчас он выглядел, как идиот, но и чувствовал себя точно так же. При том, что объяснение совершенному из определенных побуждений лежало наготове, ни один достаточно адекватно мыслящий человек его не принял бы.
«Еще и за то, что не рассказал раньше». Обреченность перед неизбежностью кары и некоторая степень вины. Все, что ему оставалось перед тем, как подтвердить свою репутацию местного психа. Она могла бы догадаться сразу, как только вообще зашла речь о безвозвратной потере того, что Йоруичи назвала «проклятием», а сам ученый по-прежнему воспринимал не так однозначно.

Киске уже и подзабыл, каково   чувствовать себя зеленым юнцом, вызванным на ковер к строгому начальству. Не то чтобы сложившаяся ситуация предполагала именно этот сценарий развития событий, да и сидел перед ним не капитан уже, а старый друг, привыкший к слабостям и чудачествам собеседника. Но отчего-то именно такое чувство возникло, взбудоражив остротой более чем столетней давности, прямо сейчас. «Как дошкольник… Хуже, Йоруичи-сан, намного хуже, даже если ты и права порядком». Дети обычно чисты в своих намерениях и действиях, пусть и проявляют порой такой эгоизм, что чертям тошно. В поисках приключений, вовсю пытаясь избавиться от повседневной скуки, они способны на многое, вплоть до опасного для себя и других, рискованного баловства. Но при том никогда не позволят себе зайти слишком далеко, если точно будут знать, что навредят близким пришедшей в голову мимолетной прихотью.
А он знал от начала и до конца. Если раньше все можно было малодушно списать на то, что первоначальное представление об изобретении оказалось куда ограниченней, чем истинная сущность артефакта, то уж наверняка годы, изломавшие все и вся в пределах досягаемости (и в первую очередь судьбы), должны были восполнить незнание и подарить обширный опыт. Так и было. Вина за содеянное навсегда скрыла его глаза от мира, так пострадавшего из-за  неумения останавливаться в воплощении горячечных фантазий и пренебрежения к условностям.  Время, когда стремление к знанию стало самоцелью, а не искусно используемым средством, оказалось ночным кошмаром, от которого Урахара до сих пор постоянно испытывал  чувство тошноты. Однако, видимо, не настолько доходчивым оказался преподанный урок, если торговец взялся столь исправно и дотошно повторять пройденные уже ошибки и оступаться почти на тех же самых местах.
- Ну что ты, на такое гнусное преступление не пошел бы и я, - ладонь, все еще хранящая тепло отставленного в сторону сосуда, как-то безвольно поднялась вверх в жесте отрицания, а на лице появилась печать шутливого ужаса. Проще бы было выложить все, как на духу, и приступить уже к немедленному разбору полетов, да только против собственной природы не пойдешь – как был нерешительным тюфяком, так и остался, да-да, Киске, все обвинения в твой адрес всегда относились к разряду «дыма без огня не бывает». Если бы он мог скрыть это и разобраться со всем сам… но момент упущен безвозвратно. И он к тому же вовсе не уверен в том, что иное решение в принципе удовлетворило бы его. – Или уж сумел бы склеить вазу до твоего прихода. У Тессая прямо нездешний дар собирать головоломки из фрагментов. В прошлый же раз получилось.
Пустая болтовня, как ни странно, отвлекала. Несмотря на то, что первую часть удручающих новостей на сегодня Урахара уже успел высказать, оставалась вторая. Стоило бы им брать небольшой антракт перед каждым следующим откровением, не так ли?
- Его тогда конфисковали, как помнишь, - уточнений не последовало. Йоруичи и сама прекрасно знает, какая судьба ожидала предмет, доставивший столько проблем и по-прежнему потенциально опасный не только в смычке с Айзеном, но – глобально – для всякого, кто решился бы бездумно или с расчетом его использовать. Хогьеку, в отличие от последнего хозяина, бессмертие присуще не было. Или, по крайней мере, факт этот установить не успели. Поэтому решение об уничтожении было наиболее разумным из всех. Киске сам его поддержал, не колеблясь, как будто от него еще что-то зависело.
И, опять же не дрогнув, в последний момент перед отправкой в Сейретей подменил собственное изобретение фальшивкой-двойником. О, конечно, запас безвредных дубликатов Хогьеку у него имелся преизрядный, а, главное, по внешнему виду и даже тому особому сиянию, что окружало сферу, различить любой из них было попросту невозможно. Для непосвященных, разумеется. Любой, кому доводилось держать губительную вещицу в руках, а уж тем более пользоваться ею, заметил бы подлог, только вот всего двое их было. И второй в тот момент был, мягко говоря,  неспособен оценить фривольность шутки с близнецами по достоинству.
- И уничтожили, - в глаза смотреть теперь особенно неловко. Речь Урахары стала, в отличие от обычной манеры, рубленой и отрывистой. Он только и мог констатировать уже известные события, лишь мысленно вкладывая в свои слова совершенно другой подтекст, - и, принижая голос до внятного, отчетливого шепота, стараться не стопориться на каждой фразе.
- Но, понимаешь… -  знание того, что как раз понять-то его подруга сможет, делало только хуже. Он хотел было опустить голову, спрятаться, как обычно, за полями шляпы и ни в коем случае не видеть, как изменится лицо напротив, когда последнее будет высказано, но абсолютно неожиданно для себя, наоборот, вскинулся и прямо посмотрел в золотые глаза.  Собственная серая радужка налилась каким-то отчаянным теплом, будто мужчина едва сдерживал давно спрятанные истинные эмоции, и те грозились вот-вот прорваться на поверхность и открыть правдивые мотивы и обнажить самые неприглядные стороны. Вся страсть, которой мужчина не позволял даже отсветом показаться на горизонте сознания, не выдержала, наконец, и сама пробила себе дорогу. Как невовремя и как предсказуемо.
- Я не мог позволить им это сделать. И не смог, в конце концов.
Вот и все. Можно выдыхать, а то ведь и задохнуться в искусственном теле недолго.
- Хогьеку сейчас находится у меня, - с мрачным удовлетворением Киске кивнул, подтверждая, - настоящее. Так что, похоже, ждать нам в скором времени гостей.

Говори он все это кому-то другому, сценарий был бы иным – и куда проще. Любой из ставшей вне его ведома обширной категории приятелей, знакомых, коллег, «друзей по неприязни» и едва ли существовавших смертельных врагов на вопрос о судьбе изобретения получил бы напрямую в лоб заряд долгой пространной речи. Причем вариативной степени информативности и искренности. И даже если бы Киске сказал кому-то из посторонних по большей части своей правду, сделано это было бы легко, непринужденно и с известной долей нахального изящества: не так уж сложно дать понять, что мнение собеседника по такому-то вопросу учтется кем-нибудь в другом месте, а  предъявлять к нему претензии бесполезно. Или, к примеру, напустить таинственности, скрыть за покровами недоговорок и выразительных намеков так, что и не снилось пресловутым семи вуалям. Фокус так прост и незамысловат, что буквально звенит отзвуками подозрительности. Переиначить любое слово, вложив бессмысленный, но очень выразительный подтекст, - пара пустяков. Играли посерьезней в свое время, да и продолжают играть. Так что набивший кучке избранных страдальцев, которым приходилось сталкиваться с неудобным явлением в панамке чаще, чем остальным, образ лукавого, острого на язык, щедрого на пустомельство, но поразительно осмотрительного в делах и обещаниях лавочника стал стандартной матрицей. Заготовкой для всякого случая, вне зависимости от его сложности и неудобства лично для Урахары.
Но не с разгневанными посетителями магазина говорил он. И ни с кем из посланцев Готея, явных или тайных. Не отчитывался в своих действиях перед медленно тлеющим от ярости Ямамото-доно, рискуя вот-вот рассыпаться в пепел от одного взгляда. Не вел светскую беседу с арранкарами, которые хотя бы в последнее время оставили Генсей в покое – еще неизвестно, надолго ли. Ему не было, если честно, совсем уж плевать, насколько сильно заденет отдача от готовящегося удара любого из них. К тому же вечная забота о сохранении равновесия в мире то и дело напоминала о себе, а Киске был всего лишь одним из эмиссаров этой капризницы. Но болезненность откровений и наскоро выдавленных слов ощущалась так остро потому, что за долгое время он приобрел опасные слабости, почти непростительные для богов смерти, зато ой как свидетельствующие о том, что нечто человеческое в нем еще сохранилось.
И одна из этих слабостей, воспринимавшаяся как продолжение мыслей, близкий спутник души, сейчас была разъярена настолько, что хотелось прикрыть глаза в попытке избежать ожогов от сияния золотых глаз. А слова ее, пусть и не в той, возможно, части, которой Йоруичи хотела воззвать к разуму полнейшего безумца, несли в себе правду, о которой не думать не получалось. Он готов к любым последствиям, но перехватить все, что обрушится в случае неудачи на головы друзей, не сумеет.
«Значит, просто не нужно допустить провала?» - мыслишка, за километры отдающая ересью и скепсисом, прозвучала в голове, да так и осталась, при каждой попытке обратиться к чему-то еще вызывая мощнейший диссонанс. Как некрасиво, право же, в его годы, быть неисправимым оптимистом.
Урахара ничуть не двинулся, чтобы избежать захвата, хотя тот прекрасно видел. Это не реальный бой и даже не дружеский спарринг, в котором полагаться на вбитые в подкорку рефлексы и уповать на быстроту реакции приходилось при малейшем движении. Да что уж говорить, в поединке с богиней скорости пропущенный взмах ресниц мог оказаться роковым, ведь никогда не знаешь, куда в следующий момент умудрится пнуть (как минимум) женщина, которая уже в утробе матери была готова к действию и битве. Но здесь, на крыльце магазина, в уютном до фальшивости спокойствии он пальцем не пошевелил бы, зная, что из него вот-вот выбьют дух, и поделом. Что уж говорить о пустячной встряске на фоне слов, по-прежнему проникавших достаточно глубоко, чтобы укорениться в мнимых пустотах подсознания.
- Да, могу, - согласие ничего не стоит ему, тем более когда является правдой. Только недалекие глупцы думают, что разрушение в любом случае проще, чем создание чего-то нового, а деструктивное начало, получающее достаточный импульс, способно вырвать на корню конструктивное. Будь это так, их милый маленький мирок самоуничтожился в зародыше, с тем, чтобы никогда не воссоздаваться вновь. Сотворить сферу было куда проще, чем найти способ ее разбить без масштабных последствий. И способ-то оказался так прост… когда Киске до него наконец-то добрел. До пошлой банальности прост, тем не менее демонстрировать чудеса полного исчезновения того, что почиталось серьезнейшей проблемой, ученый пока не собирался. – Но не стану.
Выпрямившись в позвоночнике, мужчина последовал примеру девушки и уселся вновь в позу, зеркально отображавшую ее манеру сидеть. Неторопливо оперся левым локтем о колено, чтобы перенести вес тела на него, невесть откуда выудил порядком потрепанный веер, оправил складки смятого косоде на плечах. И перестал валять дурака – это оказалось сложнее, чем представлялось.
- Веришь? Никогда не понимал, почему с Хогьеку так носятся. Да, знаю!.. – взлетевшая в воздух ладонь предупредительно пресекла возражения или реплики, если бы таковые появились. Голос, до того без усилий порхавший в высоких диапазонах, перетек к нижней отметке доступного тона и зазвучал строго и холодно. Ледяная изморозь коснулась не только слов, но и выражения лица, сделав до того рассеянный виноватый взгляд поразительно неприятным. Короткие реплики сменились плотной тягучей речью, из звуковой плоти которой можно было бы при случае выплавлять железо… или высекать гранитные надгробия, по желанию. – Все-таки создатель, как-никак. И говорю не о реальных возможностях сферы, а о том, как их воспринимают другие. Люди привыкли недооценивать себя и переоценивать силу вещей, как ни прискорбно.
Прищурившись, Урахара втиснул в легкие еще одну порцию кислорода и сжал в кулак пальцы свободной правой руки. Как передать суть размышлений, что длились годами и десятилетиями, в нескольких фразах? Насколько удачно вообще выйдет… или, как всегда, он умудрится упустить главное и будет пожинать горькие плоды.
- Как не существует панацеи от всех болезней, за исключением смерти, так нет и абсолютного источника силы. Наш с тобой общий знакомый мог бы много тебе рассказать о том, что ученый, придя наконец к понимаемому им совершенству, погибает в ту же секунду – причем заслуженно. Ибо само понятие безупречности уже является непоправимой ошибкой. Но, - длинный указательный палец взмыл вверх, то ли рассекая невидимое полотно воздуха, то ли указывая на нечто невидимое глазу. – Существует множество путей приблизиться к этой силе, если уж очень-очень хочется, понимаешь? Не один, а несколько. В перспективе столько, сколько найдется людей, решивших пойти той же дорогой, у которых на плечах будет голова, а не кочан капусты.  Если бы экс-гобантай-тайчо не зациклился так на собственном самолюбии, он нашел бы иной выход, в котором не понадобилось бы гоняться за артефактом и плести интриги. Обошелся бы и без подручных средств. Думаю, он знал об этом, но был слишком уж нетерпелив… все же получить готовое воплощение собственных мыслей быстро и с минимумом затрат – это разумно и логично, совсем в его духе.
Тень одобрения и дань уважения достойному противнику сквозила в словах. Киске сам не ожидал от себя подобной тирады, но остановиться на полувздохе уже не мог.
- Я не стал бы применять его так, как Айзен. И дело вовсе не в различиях между нами. Между прочим, их не столь уж и много, если присмотреться. И не в моральных, - невеселая усмешка исчезла, едва забрезжив на губах, - принципах. Просто не для того оно появилось на свет, Йоруичи-сан. Не для того. Если я, каюсь, не понимал этого четко тогда, то теперь уж точно могу сказать. Из Хогьеку, не спросив его мнения, сделали чуть ли не фею-крестную с волшебной палочкой, - громкое фырканье из-под панамы не несло в себе ни веселья, ни насмешки, лишь досаду. – Незавидная участь, если вдуматься.
Он уже перестал замечать, что, как и недавний противник, начал говорить о деле рук своих, как об одушевленном существе. По сути, так то и было, поэтому поправляться не приходилось. А там велика ли важность..
- Но Хогьеку не может существовать без людей совсем. Хотя… если даже и может, пока не проверишь. И если кто-то должен использовать его в собственных целях, то почему не мы, м? Пока оно существует, опасность того, что Айзен будет спешно искать альтернативный источник пополнения сил или вообще затаится на неизвестное время, мала. В конце концов, я был уверен, что эта кража еще пригодится,  - «при том возрастает иная угроза, но обойтись без жертв не получится, прости».
Хогьеку. Приманка для «ловли на живца» или атомная бомба в кармане? Время покажет. Им рано сдаваться. И он не отступится, даже зная, сколько боли принесет вновь.
- Мне жаль, правда, - накрыть девичью ладошку рукой, на секунду сжать, ощущая тепло подушечками пальцев, и тут же отпустить ее показалось Урахаре самым естественным на свете жестом. Только доверие, новое извинение – и уверенность, как ни странно. Грубая резкость уже покинула вновь ставшую подвижной небритую физиономию, вымылась лучащейся улыбкой. Будто и не он тут раскладывал по полочкам сомнения и, частью, страхи. Не возражал самому себе и всему миру одновременно. Что ни сделано – продолжение будет, и исправления всерьез запоздали.
«Мне жаль, что тебе приходится возиться с таким, как я».

Зимняя битва, наконец, закончилась, уступив место миру и согласию среди всех окружающих. На первых порах все вернулось к обыденности, ничего особенного не происходило, вернулись повседневные проблемы, волнение и беспокойство ушло. Для девочки из магазинчика это стало своеобразной счастьем. Она ничем не могла помочь своим друзьям на поле брани, поэтому, постоянно чувствовала себя никчемной, ненужной, такое бывает с детьми, когда те не способны помочь взрослым решить большие проблемы. Забудем, ведь мятежник свергнут. Или, ещё есть повод нервничать?
Возвращаясь, домой после школы, под проводы теней от частных домов, Уруру торопилась вернуться. В последнее время хозяин вел себя странно, даже для его сложного характера это было непонятно. Казалось, будто он чем-то обеспокоен, бывает, сидит, уходя в размышления, ото и вовсе отрешается от остальных, где-нибудь в укромном уголке. Такое бывало раньше, но недавно переросло в нечто постоянное. Проще говоря, создавалось впечатление, словно остался у продавца нерешенный вопрос, ответ на который, подолгу пытался найти. Она не предавала подобным вещам особого смысла, пока сегодня не увидело того, что заставило тревогу вновь вернуться.
Оказавшись внутри родного здания, девочка, в первую очередь начала искать господина, однако среди деревянных стен найти удалось только Тессая, копающегося в кладовке. По логики продолжить поиски следовало на заднем дворе, где собственно он и был, да ещё и  не один, а вместе с принцессой божественных оружейников. Через щель чуть открытой двери, ясно виделась зеленая шляпка и темное скулистое лицо, с не самым счастливым выражением. Обычно Уруру радовалась появлению черной кошки, однако сейчас оно фактически отчетливо подтверждало существование реальной проблемы. О чем же они говорят? Навострив ушки, она попыталась услышать хоть что-нибудь из целого ряда предложений, эмоциональных высказываний, пыталась читать по губам, в итоге, ничего точного кроме упоминания о Хоугиоку, короле, разбитой вазе. Единственно, что было явно, так это злость госпожи Йороучи.
Отношения этих двух людей всегда находились за гранью понимания, ведь они дружат уже сто, двести, а возможно и триста лет. Просто представьте себе сосуществовать с человеком так долго. За такое долгое время определенно можно узнать друг о друге все, рождается полное доверие, любовь, открытость. Дружба? Шутите, чтобы описать их отношение вам придется придумать новое слово. Для неё они вместе заменяли семью и это самое главное.
Прерывать разговор двух взрослых дело неэтичное, оставалось лишь ждать пока собеседники придут к заключению, а потом Уруру выйдет и сообщит, что хотела. И вот оно, кошка направилась к входу. Спрятавшись за углом, девочка дождалась пока госпожа уйдет на кухню, после чего сама прошла на улицу.
Неуверенные шаги, скромно сложенные руки, опущенный пустой взгляд, одним словом скромность. Ей постоянно приходилось чувствовать скованность рядом с близкими, особенно в неподходящие моменты, например такие, когда взрослые заняты.
- Я видела двух шинигами в белых хаори, - робко сообщила Уруру. – Что-то случилось, да?
Она видела двух капитанов, предвестников беды. Каждое их появление постоянно ознаменовалось плохим событием. Что же происходит?